«Отче наш» Сергея Жарова

20 марта 1896 года в Макарьеве родился музыкант Сергей Алексеевич Жаров.

В 1981 году Сергея Жарова включили в Палату славы Конгресса русских американцев. Вряд ли в Макарьеве конца XIX века кому-то в голову приходило, что этот щуплый и упрямый парнишка станет всемирно известным дирижёром, которому будут рукоплескать обе Америки, Австралия, Азия, Европа…

Отец, Алексей Васильевич, служил в Макарьеве помощником командира роты капитана исправника по хозяйственной части. За время службы фельдфебелю удалось скопить денег. Вышел в отставку, в своём двухэтажном деревянном доме на Кладбищенской улице открыл лавку, стал купцом II-й гильдии. Но не было счастья в этом доме. Трижды женился хозяин. Две первые жены умерли, а третья не слишком заботилась о многочисленном семействе. Младшими занималась сестра Варвара.

Сергей, старший из мальчиков, плохо помнил мать. Но отчётливо вставал образ: она напевает «Отче наш», а потом склоняется над сыном, – «пой, Серёженька».

«И я детским слабым голоском вторю за ней слова молитвы», – рассказывал осенью 1930 года в Чехии Жаров своему биографу, Емельяну Клинскому.

Отец хотел отдать его в Нижегородское коммерческое училище. По дороге случайные спутники изменили его решение. И вот – Москва, Синодальное училище хорового пения. Огромный зал на 800 учеников. Сидят суровые преподаватели: бороды, рясы, наперсные кресты. Чтобы это не смущало мальчиков, ласковый экзаменатор ставил их спиной к комиссии. Строгий законоучитель, протоиерей Кедров, велел читать «Отче наш». Девятилетний Серёжа смущённо ответил: «Не могу читать. Разрешите спеть». Разрешили. Взяли.

Учился неважно, талантами не блистал. Когда родителей не стало, Сергей поддерживал семью: переписывал ноты, дирижировал хором семинаристов. В старших классах сделался регентом в церкви. Однажды исполняли произведение Сергея Рахманинова. Тот поблагодарил певцов. Сергей случайно подвернулся под гениальную руку, и композитор потрепал его по голове. Участвовал в заграничных выступлениях Синодального хора – Дрезден, Рим, Вена.

В самый разгар Первой мировой войны 18-летнего Жарова назначили регентом хора военных инвалидов, находившихся под опекой Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. Выступали в лазаретах, случилось даже петь молебен в Храме Христа Спасителя. Училище закончил в марте 1917 года.

«Вспоминаю свой главный экзамен: управление оркестром – первое публичное выступление, дирижирую сюиту Аренского… Порывисто взмахиваю правой рукой и чувствую, что манжетка, не прикрепленная к рубашке, соскальзывает мне на руку… Еще мгновение, и я вижу, как она, соскользнув по палочке, дугой летит в оркестр…
Среди музыкантов – приглушенный смех. У меня темнеет в глазах, хочу все бросить и выбежать из зала. Стараюсь найти потерянное место сюиты, нервно перелистываю партитуру. Не нахожу…
И вот меня охватывает отчаянная решимость.
Безграничным усилием беру себя в руки и дирижирую наизусть, в эту минуту поставив все на карту. Моя воля побеждает. Оркестр – в моих руках, и я веду его с увлечением, для меня до этого дня незнакомым. Рукоплескания наполняют зал. Экзамен был сдан блестяще.
Во мне открыли новый талант».

Потом были Александровское военное училище и фронт. В годы смуты ненадолго вернулся в родной Макарьев. Поступил учителем пения в Макарьевскую женскую гимназию, регентовал в Тихвинском соборе. Был мобилизован большевиками, но его сердце было отдано противоположной стороне. Перешёл к генералу Мамонтову, а потом оказался в казачьих сотнях Донской армии.

Низкий рост и худощавое сложение не мешали юному хорунжему поливать врага из пулемёта, установленного на казачьей тачанке, а однажды спасли жизнь. В плену их раздели, избили и стали рубить шашками. Красноармеец уже замахнулся, когда другой остановил его руку: «Не тронь мальчонку!».

Вместе с казаками Жаров отступил в Турцию и был интернирован в лагере Чилингир недалеко от Константинополя. Люди страдали от голода и холода, умирали от холеры. Чтобы их поддержать, собрали хор, который возглавил молодой казачий офицер Сергей Жаров. Кто мог предвидеть, что эта маленькая группа усталых, истощённых казаков в дырявых сапогах завоюет мир? Но это случилось.

4 июля 1923 года Сергей Жаров выстраивал своих певцов на сцене венского Хоффбурга:

«Я собрал хористов вокруг себя, отдавая им нужные инструкции. Как жалко они тогда выглядели в своих потертых заштопанных гимнастерках различного цвета и покроя! Один в обмотках, другой – в сапогах…
Я выбрал самых опрятных из них, чтобы «закрыть» ими, насколько это разрешало разделение голосов, наиболее потрепанных и рваных.
Рваных… Да, мы все еще были оборванцами, выходцами из нищего и угрюмого чилингирского лагеря.
Поборов стыд, робость и воспоминания, я поднял руки. Хор замер. В зале наступила гробовая тишина.
«Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим и молимся,
Боже наш!»
Хор звучал как орган. Вся горесть предыдущей страдальческой жизни трепетала в его аккордах. Так хор еще никогда не пел!
Так никогда еще не переживал…
Последние звуки прекрасного церковного напева вдохновенной музыки Рахманинова еще звучали в застывшем зале, когда я опустил руки. Нарастающий шум аплодисментов и криков одобрения разбудил меня к действительности. А действительность предстала предо мной в лице моих хористов, стоявших на эстраде огромного европейского зала, в оглушительном шуме аплодисментов и в удовлетворенном сознании достигнутого, я повернулся».

После этого были успехи и неудачи, многочасовые репетиции и часы отдыха. Жаров рассказывал о встрече в Дрездене 25 сентября 1927 года:

«…дверь в артистическую отворилась, и высокого роста господин со строгим и умным лицом направился ко мне. Я узнал его сразу, я не мог не узнать. Это был С. В. Рахманинов, которого я еще мальчиком знал в Москве. Волнуясь и радуясь, я смотрел на Сергея Васильевича. Разговорились. Я спросил его о впечатлении, произведенном концертом. Он посмотрел на меня своими холодными серыми глазами. Улыбнулся. «И на солнце есть пятна. И у Вас есть шероховатости. Надо работать, еще много работать». Наши встречи стали чаще. Помню одну из них. Сидели вдвоем. С. В. Рахманинов говорил мне: «Слишком мало еще в Вас веры в себя. Вы должны быть самоуверенней. Цените себя больше. Учитесь у больших музыкантов. Они были далеко не застенчивы…» При другой встрече мы долго говорили с Рахманиновым о Синодальном училище. От С. В. Рахманинова я получил указания, касающиеся дирижирования хором. «Не размахивайте руками, – говорил он, – чем короче движения, тем у Вас больше возможности усиливать звук, увеличивая постепенно движения. Только короткие движения производят впечатление на хор». Указания Рахманинова я усвоил. Я сократил движения до минимума, придав им больше выразительности и помогая себе мимикой».

Хористы под руководством маленького дирижёра пели перед коронованными особами, гастролировали в лучших концертных залах и на маленьких импровизированных площадках. Но мечтой Жарова оставалась одна: спеть «Верую!» в России. Не получилось.

Сергей Жаров дожил почти до девяноста лет и умер в Америке в 1985 году.