Татьяна Ларина из-под Кологрива
7 апреля 1805 года родилась Наталья Дмитриевна Фонвизина, урождённая Апухтина, считавшая себя прототипом героини пушкинского «Евгения Онегина».
Наталья Фонвизина оставила воспоминания. Светлана Кайдаш-Лакшина писала:
«Исповедь» Натальи Дмитриевны – не литературный жанр, как у Руссо или Льва Толстого. Это действительно исповедь, написанная своему духовнику. Но она обладает несомненными литературными достоинствами».
Исследовательница впервые опубликовала своё открытие в январском номере журнала «Наука и религия» за 1976 год, а позже просто дополняла и воспроизводила текст, который и сегодня всплывает в интернете в первую очередь.
И в самом деле, редко можно встретить случай, когда прототип сам на себя указывает: «Я – Татьяна Ларина». Родилась, по её свидетельству, в кологривской глуши. Влюбилась в романтичного приезжего Рунсброка, который отверг её из-за бедности родителей. Отец задолжал большую сумму. Чтобы покрыть долг, ей пришлось выйти замуж за двоюродного дядюшку, Михаила Фонвизина, который был много старше неё.
Дальше – всё по «Онегину». Светская дама встречает того самого Рунсброка, и он начинает за ней ухаживать. Мужа-декабриста ссылают, она следует за ним в сибирскую ссылку.
Наталья Дмитриевна сама не сомневалась: она – Татьяна. Именно это убеждение пронизывает и «Исповедь», написанную после возвращения из Сибири, и воспоминания близкой к ней Марии Францевой.
Более того, в письмах к Ивану Пущину, лучшему другу Пушкина, она называет себя Татьяной, а в нём видит Онегина. Пущин возражал: «…не говори мне об Онегине. Я Иван». Они повенчались в 1859 году, за два года до смерти Пущина.
Между тем Википедии неизвестно, что ещё в 1990 году версия о совпадении Наташи и Татьяны была проверена и оспорена костромичом Виктором Бочковым. Его книга «Скажи: которая Татьяна?» не переиздана, не оцифрована. А между тем исследователь сверил воспоминания с письмами, дневниками, архивными документами.
Выяснил, что родилась Наталья Дмитриевна в Орловской усадьбе Богородицкое, где и провела детские и юношеские годы. Ей было чуть более 13 лет, когда семья перебралась в село Давыдово Кологривского уезда, недалеко от Кужбала. Долги отец делал, покупая доходные имения (и костромские в том числе) на имя жены, чтобы обеспечить её будущее. И Наташа благодаря этому отнюдь не была бесприданницей. А в будущего мужа была влюблена, и тот самый Рунсброк – это просто домашнее прозвище Михаила Фонвизина, с которым она была обручена с детства…
Одним словом, она просто убедила сначала себя, а потом других. Бывает.
Но Наталья Фонвизина и иными нитями связана с литераторами и литературой. Так, вместе с другими жёнами декабристов она добилась тайного свидания с петрашевцами. В «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский вспоминал:
«Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь… Они благословили нас в новый путь, перекрестили и каждого оделили Евангелием – единственная книга, позволенная в остроге. Четыре года пролежала она под моей подушкой в каторге. Я читал ее иногда и читал другим. По ней выучил читать одного каторжного».
В «Записках из Мертвого дома» Достоевский писал об этом Евангелии:
«Эту книгу, с заклеенными в ней деньгами, подарили мне еще в Тобольске те, которые тоже страдали в ссылке и считали время ее уже десятилетиями и которые во всяком несчастном уже давно привыкли видеть брата».
В 1878 году к мысли о написании романа о декабристах вернулся Лев Толстой. В мае он читал письма Михаила Фонвизина и заметки его жены, которые доставил декабрист Пётр Свистунов. В примечании к письму Толстой заметил:
«P. S. Тетрадь замечаний Фон-Визиной я вчера прочитал невнимательно и хотел уже было ее отослать, полагая, что я всё понял, но, начав нынче опять читать ее, я был поражен высотою и глубиною этой души. Теперь она уже не интересует меня, как только характеристика известной очень высоко нравственной личности, но как прелестное выражение духовной жизни замечательной русской женщины, и я хочу еще внимательнее и несколько раз прочитать ее. Пожалуйста, сообщите мне, как долго могу я продержать эту рукопись, или могу ли переписать ее?
Л. Толстой».
